В среду к группе присоединились двое новеньких: женщина 35-плюс с ненакрашенным лицом и молоденький парень в черном худи, чьи широко расставленные темные глаза бегали по комнате и расстреливали поставленные в круг стулья и сидевших на них. Заметив его нервозность, Сергей Львович предложил ему воды и спросил, нормально ли он себя чувствует.
— Спокуха, папаша, — сказал парень. Он представился как Костя. — Все порядком. Я уже принял две таблеточки, щас… скоро подействует.
— Феназепам… вы имеете в виду?
— Не димедрол же, — парень засмеялся, обнажив мелкие передние зубы и широкие красные десны.
— Может… я могу предложить вам чаю…
— Не хочу.
— Хотите начать?
— Чего начать?
— Все в сборе? Светлана…
— Она сегодня пропускает, — сказала девушка с каре и легкой россыпью прыщей по белой коже.
— Значит, все в сборе. Обычно, по правилам группы, новичкам предоставляется право начать. Если хотите, можете начать вы.
— Чего начать-то?
— Рассказывать. О зависимости. Зачем вы пришли сюда. Что вас привело к анонимным эмоционалам…
— А, ну да. — Парень Костя резко потянулся и почесал голову. — В общем, я же не алко. Поэтому не пошёл к анонимным алкашам, а нашёл вас, в общем. — Парня трясла мелкая дрожь, он вцепился руками в стул и собрался, как перед прыжком с вышки.
— Вы точно не хотите воды?
— Да не хочу я воды!
— Мы можем дать вам успокоительное, но если вы говорите, что уже приняли феназепам…
— Папаша, ты задрал уже. Сказано же — не хочу я ни чая, ни воды. — Парень разомкнул позу и широко расставил ноги, уперся ладонями в колени. — Короче, такая тема. Позавчера меня начало ломать, и это был ад. Вот если вы думаете, что в вашей жизни был ад, то нет — не было, потому что вы не были мной и вас не ломало, как ломало меня. А эта сука поменяла замки. Квартирная хозяйка, короче. Тварь недоебанная.
— Я бы попросила вас…
— Да-да. Понял. Но по-другому реально не скажешь. Недоеб у нее — и все тут. Эта шавка и ко мне клеилась — но я её отшил. Кроче, поменяла замки — попасть домой не могу, заначки нет, начал обзванивать корешей — одна тварь на твари и тварью погоняет. Просто почувствовал дно всеми косточками. И тут, значит, эта баба. А меня уже начало колотить. Но я держу себя. Сначала думал, кто-нибудь деньги снимает в автомате, дернуть и бежать. Ни одна же падла в долг не даст. Но по всем этим автоматам съемка ведется. Звонил Фариду. Дай в долг — не дает, сука. И тут, значит, эта баба. Рожа мерзкая, башка как пакля. Идёт, значит, к сберу. И я просто почувствовал печенкой — идёт пенсию снимать. Я жду, она вышла. Я за ней. Она по улице, я за ней. Она в аптеку. Я за ней. Уже просто чувствую — щас пена пойдет изо рта, тогда все, гибель, хоть о поребрик ебаный башкой бейся — ничё не поможет. Никто не поможет. Идет в подъезд, я за ней — в подъезд. Спасибо родокам, зрение хорошее у меня, код я издалека подглядел. Спасибо ей, особо не визжала, но я и шансов ей не дал. Господа Бога попросил, чтобы никто из лифта не вышел — так и случилось. Хоть Бог-папашка не подвел. Но тварь вцепилась в сумку, не отдавала, пришлось её ногами… Короче, вот такая тема. Может, и сдохла она. Не знаю. А пенсия, знаете, какая у нее была? Одиннадцать тыщ двести рублей! Да на эти шиши две дозы не купишь! Токо по знакомству. Но это еще не конец. Сучара-хозяйка, наконец, взяла трубку, типа, пока ты мне долги не вернешь, ключа нового не получишь бла-бла-бла, но это не важно, а важно, что мусора к ней приходили, вышли на меня. Так что у меня последние денечки на свободе. Думал грабануть макдак и пожрать хоть перед неволей, но чё-то… пришёл вот типа к вам…
Парень, назвавшийся Костей, замолчал. Он снова сцепил руки за спиной стула и смотрел в пол.
— Спасибо… что поделились, — сказал Сергей Львович пересохшим голосом. — Екатерина… правильно? Не ошибся? Вы продолжите?
Молодая женщина с короткой стрижкой и ненакрашенным лицом, сидевшая по правую руку от назвавшегося Костей, кивнула. Она была единственной из присутствующих, чье лицо не налилось тяжестью и не потемнело после его рассказа.
«Социопатка», — подумал про себя Ярцев. Он, как и Костя, сидел, широко расставив ноги, и опустил лицо на ладони, как будто в нужный момент собирался снять голову с плеч и освободить себя.
— Здравствуйте, анонимные эмоционалы. Меня зовут Екатерина, и это мое настоящее имя, хотя в паспорте у меня стоит другое.
Парень Костя гортанно рассмеялся. Екатерина посмотрела на него почти ласково.
— Пожалуйста, постарайтесь не прерывать и не мешать другим рассказчикам, — попросил его Сергей Львович. — Продолжайте, Катя.
— Да я чего, — буркнул Костя. — Я слушаю.
— Я тоже нахожу это забавным. Хотя раньше это мучило меня. Я — Екатерина Медичи. Мое полное имя — Катерина Мария Ромула ди Лоренцо ди Медичи. Я — королева Франции и мать трех французских королей: Франсуа Второго, Шарля Девятого и Анри Третьего и испанской королевы Изабеллы. В России история Франции не так хорошо известна, но, возможно, кто-то из вас смотрел фильм «Королева Марго» с Изабель Аджани в роли моей беспутной глупой дочери. Вот там Вирна Лизи, тоже известная французская актриса, играет меня.
«Социопатка, — подумал Ярцев зло. — Нарцисска».
— Тётя, да ты с кукухой не дружишь, — сказал парень Костя, но добродушно.
Сергей Львович приоткрыл рот, чтобы сделать замечание, но Екатерина опередила его.
— Дружок, тебя же просили не перебивать.
— Ладно, молчу, молчу.
— Я смотрела, — сказала после небольшой паузы девушка с каре. — Фильм. Там много крови. Показана Варфоломеевская ночь…
Екатерина улыбнулась ей, как показалось Ярцеву, несколько снисходительно.
— Превосходное кино. Конечно, это постановка и все в нем ложь, в мое время никто не говорил на том французском, на каком говорят актеры, но и я сама могу только подметить несоответствие, все, что я имею, только воспоминание о том, что было…
— О Варфоломеевской ночи?
Екатерина обвела глазами собравшихся в круг и Сергея Львовича в вязаном свитере с серыми ромбами, прежде чем ответить.
— Моя судьба никогда не была легкой. Моя мать, герцогиня Овернская, умерла от сепсиса, возникшего из-за инфекции, занесенной ей во время родов, когда мне было две недели от роду. Мой отец, герцог Урбино, пережил её на неделю. Все это в первые три недели моей жизни. Но об этих событиях у меня нет воспоминаний, это я прочла в Википедии.
— Вы помните все события из прошлой жизни?
— Ну разумеется. Я бы не хотела их помнить, совсем нет, но я помню.
Она положила ногу на ногу и обняла колено. Она немного сутулилась. Ярцев прожигал её своими прозрачными глазами.
— Тяжесть вновь наваливается на меня. Я знаю свое место в мире, на французском престоле, но посмотрите на меня — кто узнает королеву Франции, Екатерину Валуа, в таком обличьи? — она рукой провела по воздуху рядом со своим телом. — Да я сама себя не узнаю. Я смотрю в зеркало, а там — тридцатилетняя тетка с высшим образованием без какой-либо цели в жизни. Кто захочет подчиняться и рукоплескать такому? Нострадамус посмеялся бы над тем, во что я превратилась.
— Вы знали Нострадамуса? — спросил молодой парень, худой, как узник концлагеря.
— О Мишель… да, конечно. Я скучаю по нему. Хотя он был очень скрытным. Но он уже совершил круг превращений и освободился от утлой человеческой оболочки. Он и Козимо Руджери были моими придворными астрологами. Сейчас бы они занимались искусственным интеллектом и изучали строение мозга, они были большими учеными. Предсказывая будущее, вы создаете его выкройку, вы…. как швея, втыкаете иголки в ткань непроизошедшего, размечаете будущее: уже нельзя сделать вид, что его нет. Жаль, что их познания и умения большей частью утеряны и их используют шарлатаны. Козимо, к тому же, был искусным манипулятором и сумел внушить мне образ красного человека. Его еще называют красным человеком из Тюльри. Тюльри — это мой сад в Париже. Все, кого я любила умерли, дворец, который возвел для меня Делорм, лучший архитектор Франции, сгорел, но мой сад жив. Он превратился в парк, но он жив. Козимо внушил мне, что появление красного человека будет знаменовать приближающееся несчастье в моей жизни. Я думаю, он и сам в это верил. Мы все были тогда очень впечатлительными: кругом смерть и непостоянство, приходится слушать любые знаки, которые подает тебе судьба.
Она замолчала.
— Вы видели… красного человека с тех пор?
— Я видела его последний раз перед смертью Франсуа. Он шел в толпе по рю де Сан-Жермен и нес в левой руке двух дохлых цеплят. Я послала гвардейцев схватить его, но красный человек являет себя только избранным. Это были мои мертвые сыновья. В этой жизни я ни разу не встречала его. Я жду его, но он не приходит.
— Ждете несчастья? — в голосе Сергея Львовича проступило искренее изумление.
Екатерина посмотрела на него, как подумал Ярцев, свысока, как будто бы даже втайне насмехаясь.
— Я пришла сюда… ох, это тяжело… тяжело быть тем, кем ты не являешься и не быть тем, кто ты есть. Как будто ты открыл рот для вздоха, а тебе насыпают в него песок. Я — королева Франции. Я отравительница. Я устроила бойню, которая, как Вифлеемская звезда взошла над чередой религиозных войн во Франции — о ней помнят и говорят до сих пор. Я носила траур по мужчине, которого любила, а он меня нет, тридцать лет. Я любила его, даже когда он подарил своей сучке, Диане де Пуатье, самый красивый замок Франции, построенный Делормом. Она была очаровательна, я ненавижу её до сих пор, но она была очаровательна, как только что распустившийся цветок шиповника. Я была первой, кто стал носить черный в траур — до этого он был белым, как смерть. У меня было десять детей, я пережила восьмерых. Врачи сломали моей нерожденной дочери ноги, чтобы извлечь её из меня и не дать мне умереть. Я думала, это самый страшный день моей жизни, пока не умер мой младший сын Франсуа. Пока не умерла моя любимая дочь-горбунья. Пока мой муж не ослеп от удара копьем в глаз и не скончался у меня на руках. Это жизнь. Жизнь, полная боли, полная врагов и событий. А то, что я имею сейчас, — просто издевательство. У меня нет никакой власти. Я не могу заставить даже своих подружек пойти на фильм, который я выбрала, потому что они унижаются перед любовниками и мужьями и используют любую возможность, чтобы сказать «нет» и хоть как-то проявить свое мнение. Люди, кого я встречаю, не стоят даже того, чтобы о них думать, тем более чтобы расходовать на них яд. Моя жизнь невыносима, она необязательна. Я иду по ней как тень и волоку за собой тюремное ядро своего прошлого.
Она тяжело вздохнула.
— Но я противлюсь злу. Сейчас другое время. В средневековой Франции можно было все решить кровью, можно было посмотреть, как кровь стекает по печени свиньи, принять решение и отравить обидчика — все так делали. Сейчас нет: свинью жалко, яда жалко и трудно достать, обидчик тоже человек, у него своя правда. Сожалею ли я о Варфоломеевской ночи? Да. Сделала бы я все по-другому? Нет. Потому что событие есть, оно есть навсегда, оно отлито во времени и пространстве, нельзя перетасовать карты и сделать вид, что колода не тронута: на ней уже есть мои отпечатки. Но у меня было время все осознать. Я заплатила за все сполна, многократно, продолжаю платить. И это наполняет меня невероятным раздражением и печалью. Иногда я целый день могу провести в кровати и ничто не веселит меня.
— Я тоже часто просто лежу и не могу встать, — сказал истощенный парень с запавшими скулами.
Екатерина посмотрела в его сторону и кивнула.
— После того как я умерла и мое тело перестало быть моим, я стала бычьим цепнем — это червь-паразит, живущий в желудке у коровы. Это жизнь Тантала. Все время в темноте, все время сосешь, все время голоден. Но это можно терпеть, пока ты бычий цепень, но когда ты ведешь подобную жизнь в человеческом теле — это невыносимо.
По кругу пронесся разрозненный шепот одобрения. Ярцев с удивлением смотрел на лица наркоманов, пьяниц и зависимых от них женщин, вдохновленные рассказом женщины. Глаза некоторых смеялись, но в них вспыхнула надежда.
— Вы помните, что были бычьим цепнем? — спросила тонкая женщина с серыми волосами и серым лицом.
— Смутно. Это очень однообразная жизнь. Без развлечений.
Над кругом повисла пауза. Сергей Львович снял очки и тёр их рукавом клетчатой рубашки.
Неловкую тишину нарушил тихий голос похожего на узника парня.
— Я не чувствую своих ног. — Он скатился со стула и оказался на полу. — Не чувствую ног.
Сергей Львович и еще один мужчина попытались усадить его обратно на стул. Участники группы сверлили женщину, назвавшуюся Екатериной Медичи, глазами.
— Не смотрите на меня! — сказала Екатерина повелительным тоном, брови ее взлетели на лоб. — Я к нему не прикасалась.
— У него так бывает, — шепнула девушка с каре.
— Обычное дело, — сказал Ярцев. Это были его первые слова за вечер.
Когда закончили говорить последние участники, пожелавшие взять слово, Сергей Львович предложил поднять руки тем, кто нуждается в наставнике. Он обратился к Косте и Екатерине.
— Я настоятельно рекомендую присоединившимся к группе найти себе наставника, чтобы вы плавно начали свой путь в системе шагов — к выздоровлению.
На лицах Кости и Екатерины не отобразилось ни одной эмоции.
— Поднимите руки те, кто нуждается в наставнике.
Екатерина, как будто все еще раздумывая под прицельным взглядом Сергея Львовича, медленно подняла руку.
— Поднимите руки те, кто готов взять на себя роль наставника.
Ярцев, не поднимая головы, вскинул правую руку вверх.
Они пересекли холодный осенний парк, освещенный светлячковыми фонарями, и пошли по мокрому тротуару вдоль бесконечных многоэтажных домов с длинными балконами. Окна в них горели оранжевым и желтым, в кухнях и комнатах текла и бежала чужая неизвестная жизнь.
На Ярцеве была светлая ветровка, он продрог, но не сказал об этом.
— Чё думаешь о парнише? — спросил он, когда они выходили из парка. Долгую часть пути они шли молча, как и подобает незнакомцам.
— Об этом наркоше? — На женщине, назвавшейся Екатериной Медичи, была черная кожаная куртка в тон длинной, в пол, юбке, и тонкий шарф с голубыми черепами. — Я стараюсь никого не осуждать. Вправе ли я… Но если бы мне дали тесак и оставили с ним наедине, я бы раскроила ему череп. Если он не придумывает, ему прямая дорога на дыбу.
— Ты злая, — сказал Ярцев, злясь её ответом.
— Нет. — Она покачала головой. — Но за зло надо платить злом, иначе оно будет бесконечно множить себя.
— А как же подставить вторую щеку?
— Люди заблуждаются, думая, что непротивление злу остановит его. Минус на минус дает плюс. Подставлять вторую щеку можно, если в ладони за спиной зажат нож.
— Истинный ответ Екатерины Медичи.
— Это ответ здравого смысла. Преступление, оставшееся безнаказанным, повторится.
— И Варфоломеевская ночь?
Она повернулась к нему, желтый свет фонаря упал ей на лицо.
— Если задуматься, то Варфоломеевская ночь не заканчивалась. Меняются только фигуры на знаменах участников. Я пыталась их помирить, гугенотов и католиков, но раны оказались глубже, чем я думала.
Ярцев остановился, надул щеки. Его лицо оставалось погруженным в темноту.
— Так что подъездный парниша? Уйдет безнаказанным.
— Пока я была в туалете, я набрала сто-двенадцать и сообщила оператору его описание, адрес группы и краткий пересказ того, что он рассказал. Оператор сказал, что проверит, подходит ли его описание под кого-то из разыскиваемых. Это все, что в моих силах. Теперь его поимка — дело правоохранительных органов.
Екатерина остановилась и протянула ему руку.
— Вот мы и пришли. Мой дом.
— Теперь я знаю, где ты живешь.
— Я знаю, что ты знаешь, где я живу.
— Мне надо в туалет.
— Я не могу пригласить тебя к себе.
— Мне надо в туалет, — повторил Ярцев, скулы на его лице сложились вместе с линией подбородка в квадрат.
В подъезде сильно пахло хлоркой и мочой. Коврики, побуревшие от времени, хлюпали под ногами. Лифт медленно ехал вниз.
— Ты даже не спросила меня, что я делаю в группе, — сказал Ярцев, вздрагивая. Уличный озноб не оставил его.
— Нет, не спросила, — кивнула Екатерина.
— И ты не хочешь узнать?
Лифт открыл перед ними свои двери.
— Что-то не хочется.
— Ждешь неприятностей, Катя?
Она посмотрела не его с сомнением.
— Зачем их ждать, рано или поздно, они все равно придут.
— Как думаешь, в таком же подъезде наркоша забил ногами ту бабку?
Она покачала головой. Лифт начал закрывать свои двери, но Ярцев помешал ему рукой.
— Наверняка, — ответила Екатерина тише.
— Я узнал тебя.
Она вскинула на него глаза: в них стояли слёзы. Ярцев увидел: она дрожит.
— У твоей куртки красная подкладка, — сказала она, но голос изменил ей, дрожащие слова наскакивали друг на друга.
Ярцев ударил рукой о стену.
— Я узнал тебя, Плашкина! Ты все такая же! Ебнутая на всю голову! Мало тебе! Мало того, что было в школе. Екатерина Медичи, блядь. И все эти придурки еще сжевали твою ахинею. Чего ты приперлась в группу? Выслеживаешь меня? Хочешь добавки?
Лифт снова начал закрываться, но Ярцев несколько раз ударил по нему ногой — двери поехали в обратную сторону.
— Хочешь меня наказать? Об этом твой плач Ярославны? Знаешь, кто ты? Ты чокнутая. Чок-ну-та-я. Ты малахольная, Плашкина. Чокнутая малахольная свинья. Ты все правильно сказала, нет жизни у тебя. И никогда не было. Думаешь, надела юбку — стала женщиной. Кто-нибудь захочет трахнуть тебя? Да ты мечтаешь, наверно, течешь, чтобы я тебя трахнул… чтобы поставил раком, стянул с тебя трусы и вставил в тебя? Да я бы с тобой рядом срать не сел!
Ярцев схватил её рукой за шею, прижал её к стене.
— Что хочешь от меня?! Хочешь поставить вторую щеку? Хочешь мой хуй в свою щелку? — Он прижался к ней всем телом и расставил руки, как будто хотел пригвоздить её на крест. — Где там у тебя нож? Прячешь за спиной?
Ярцев плюнул ей в лицо. Лицо Екатерины стало мокрым. Она зажмурилась, он дышал ей в рот и в нос, слишком близко.
Она открыла глаза.
— Есть раны, Ярцев, которые не затягиваются.
Ярцев расхохотался, он плюнул ей в лицо ещё раз и начал задирать юбку, когда раздался одиночный глухой стук, он закатил глаза, пробормотал что-то неразборчиво и медленно осел на бетонный пол подъезда. Женщина, назвавшаяся Екатериной Медичи, заскользила на пол вместе с ним. С трудом она оттолкнула от себя его тело, подняла глаза и посмотрела на молодую женщину в черных джинсах и джинсовой куртке. Её лицо было собрано как кулак — от напряжения, она тяжело дышала, в руках она держала массивную медную статуэтку — Самсона, разрывающего пасть льву. На серебристой поверхности осталось небольшое черное пятно.
— Ну, довольна твоя душа? Увидела, что хотела?
Женщина, называвшая себя Екатериной Медичи, улыбнулась. Тыльной стороной руки они вытерла лицо от слюны и слез.
— Души нет. — Она приняла руку подруги и поднялась с пола. — Пошли отсюда.