У них было только четырнадцать подписчиков. Ленчик несколько раз в день проверял, не появились ли новые подписчики, но цифра «четырнадцать», похоже, приклеилась к ним намертво. Ленчик возненавидел это число: 14 в каждом месяце, 14 в номерных знаках машин, 14 как последний непроходимый рубеж, 14 как приговор.
Сердце Ленчика сжималось, когда он заходил на страничку Вартоса Заваряна. Вартос был младше его и Коли на год, у него было почти 67 тысяч подписчиков — и почти каждый день появлялись новые. Это было невыносимо.
Вартос жил в Тольятти и постил видео и фотографии себя, матери и сестер, точнее все это делала его старшая сестра, а Вартос был звездой этих видео. Он был очень толстым и, по всей видимости, абсолютно этим доволен. Толстым считали его и Ленчик, и Коля, и брат Ленчика, который, когда он показал ему видео, сказал: «Что вы смотрите на этого жиртреста, больше нечем заняться?» Ленчик подумал, что, возможно, их страничка не пользуется популярностью, потому что они не знают чего-то такого, что знают взрослые, и предложил брату запостить что-нибудь у них. Брат сказал, что он не занимается хренью, но Ленчик стал уговаривать его, брат согласился. Он запостил в сторис фотографию банки с солеными огурцами и подписью «Мой обед. А вы все сдохнете». Фотография банки с огурцами набрала только два просмотра, оба они принадлежали Ленчику — второй раз он посмотрел его с Колиного телефона.
Куча комментариев на страничке Вартоса говорила, что ему надо похудеть: «у вашего ребенка ожирение», «он переедает», «куда родители смотрят», но все равно большинство писало, что Вартос милашка и они его любят таким, какой он есть. Люди даже не писали слов поддержки, а посылали Вартосу смайлики с сердечками.
Иногда Ленчик не выдерживал и тоже комментировал посты Вартоса и писал «жирная свинья» или «ожиревшая свинья». Когда Коля это увидел, он наорал на Ленчика.
— Тебя забанят за это, дебил. Заморозят наш аккаунт.
— Никому нет дела до нашего аккаунта, — сказал Ленчик обреченно.
— Если бы ты еще что-то смешное постил. Зачем ты опять ходишь к этому житресу.
Ленчик не знал. Это было сильнее его. Каждый день он обещал себе, что больше не пойдет смотреть видосы Вартоса, но все равно смотрел их и чувствовал, как черная злость набухает в нем. Видосы Вартоса были скучными, длинными и все вертелись вокруг того, сколько он ест, как он путешествует (это было самое тяжелое — Вартос побывал уже везде в Европе, а Ленчик только два раза был в подмосковном санатории) и как катается на блестящей тачке своего старшего брата.
— Хватит постить хрень, — сказал Коля.
— Это не я. Это брателло запостил, — сознался Ленчик.
Брат Ленчика вернулся из армии и поселился в маленькой комнате. В его отсутствие мать её сдавала малярам из Узбекистана, Асе и Тахиру, и их двухлетнему сыну Феде.
Один раз, когда Ленчику было скучно, он открыл запасным ключом дверь их комнаты и нашёл в документах, сложенных в жеваный полиэтиленовый пакетик, свидетельство о рождении. В нем Федю звали Фатхуллах Рашидов. Ленчик тайно ненавидел узбеков за то, что они пользовались его ванной. От них воняло. Если бы Ленчику пришлось рассказать, что это за вонь, он бы не смог ответить: так пахнут чужие люди, живущие с тобой в одной квартире. Ванную Ленчик тоже ненавидел, в ней всегда было душно, пахло мокрыми тряпками и все отваливалось. Когда узбеки переехали к ним, он не здоровался с ними и сразу уходил с кухни, когда они туда заходили. За это мать хорошенько ему врезала и пообещала отправить к отцу, если Ленчик не перестанет быть «неблагодарной свиньей». После этого Ленчик перестал уходить с кухни, сдержанно здоровался с узбеками, они несколько раз угостили его пловом и щербетом, он два раза держал Федю на руках. Когда брат Ленчика вернулся из армии, узбеки переехали обратно в общежитие для строителей. Тахир рассказал, что там везде ползают рыжие тараканы, в комнате живут двенадцать человек и на всех одна раковина. А как же туалет, хотел спросить Ленчик, но не спросил.
— Пусть уматывают обратно в свой туркестан! — сказал на это брат Ленчика, лузгая семечки.
Узбечка, снимавшая комнату у бабы Гали с двумя дочерьми, украла у нее шесть тысяч рублей. Баба Галя приходила к ним и плакала на кухне, об украденных деньгах, о потерянных жильцах, о беспомощности.
— Слёзы лить не надо, не надо с чурками связываться! — сказал брат Ленчика, поедая доширак.
Брат Ленчика сказал, что ему нужно отдышаться, а потом он найдет работу. Когда Ленчик спросил его, ну как там в армии, брат Ленчика снял левый тапок и начал охаживать им Ленчика по голове, пока тот не завизжал.
— Захочешь еще порцию, спроси, ну как там в армии, — сказал брат.
Брат Ленчика выходил только в магазин, чтобы купить доширак, семечки и соленые огурцы. Когда мать спрашивала его, когда он найдет работу, брат вставал с кресла, проходил по комнате к окну и обратно и говорил, что ему надо отдышаться, ему совестно брать у нее деньги и он начнет искать работу на следующей неделе. Мать молча кивала, темные круги под глазами у нее увеличивались. Иногда приходила баба Галя, и они плакали на кухне. Баба Галя — о безвозвратно потерянных шести тысячах, а мать — о деньгах, которые она уже никогда не получит.
— Поплачь, поплачь по своим узбекам, — поговаривал брат Ленчика.
Днем он сидел в своей комнате, лузгал семечки и смотрел документальные фильмы о животных по телевизору.
Когда он вернулся из армии, мать вскрикнула и заплакала — от ужаса и от радости. Он был похож на узника концлагеря, худой, изможденный и бритый.
Он обнял и поцеловал мать.
— Узбеком пахнет, — сказал он, раскрывая объятья, и улыбнулся. В верхней челюсти у него не хватало одного зуба.
Один раз Ленчик не узнал своего брата.
Они с Жоресом сидели на детской площадке и ничего не делали, разговаривали, как разговаривают все шестиклассники, лузгали семечки и плевались ошметками. Вокруг них были мамаши с детьми, а одна беременная мамаша долго и пристально смотрела в их сторону, но не высовывалась. Жорес рассказывал о новом телефоне, купленном в кредит его двоюродным братом.
— У него еще такая тут, блять, камера, сразу снимаешь в хаде, и есть еще две программки, заебись…
Первый удар пришелся на голову Жореса, он ойкнул и вскочил со скамейки. Второй огрел шею Ленчика, он сразу узнал знакомый тапок. В сухую погоду брат Ленчика ходил за продуктами в тапочках.
— Ты чё, охуел? — сказал Жорес, выпятив грудь. Он был крупный и смуглый, плохо учился, ругался матом и дерзил учителям. Он боялся только отца, его друзей и родственников. У отец-армянина и русской матери Жореса была своя точка на рынке стройматериалов.
Мамаши на площадке замерли.
— Вы как разговариваете, твари бесхребетные! Вы на каком свете?
— Отъебись от нас, дядя.
Брат Ленчика заломил Жоресу руку и сжал шею так, что тот заскулил. Жорес был очень сильный и крупный для своего возраста, но брат Ленчика обвился вокруг него колючей проволокой — Жорес не мог пошевелиться.
— Молодой человек, — закричала одна из мамаш, раскатисто окая. — Ну что вы делаете-то, он же ребенок!
— А вам, женщина, не противно слушать, как они вот тут матерятся, как портовые грузчики!
— Противно! — вскрикнула беременная мамаша. Её лицо с острым подбородком пылало. — Никакой совести не осталось! Ещё всю площадку лузгами засерили!
Мамаши, даже вступившаяся за Жореса, согласно закивали.
Лицо Жореса налилось краской, как помидорчик. В груди Ленчика разлилась тёплая горечь. Мысль о том, что в любой момент из подъезда могут выйти братья-армяне Жореса, колола в висок. Брату Ленчика еще повезло, что на площадке не было ни одной армянской мамаши. Ленчик тайно ненавидел Жореса за то, что тот всегда получал то, что хочет. Он знал, что рано или поздно один из двоюродных братьев отдаст Жоресу свой новенький самсунг. Но в старших классах были чурки злее и отвязнее, чем Жорес, поэтому с ним лучше было дружить. Ленчику было стыдно, что его брат выглядит, как унылый алко, в тапочках и с пластиковым пакетом, но его охватила гордость за то, как он скрутил Жореса — не задумываясь о последствиях, безрассудно. И потом, Жоресу двенадцать лет, он уже не совсем мелюзга.
— Саш, пусти его, — сказал Ленчик тихо.
Брат Ленчика немного ослабил хватку. Жорес вытянул шею и сжал губы так, что они побелели. Его темные глаза сочились ненавистью.
— Язык дан вам не для того, чтобы сквернословить. Тем более рядом с женщинами и детьми. Что бы твоя мать сказала, если бы тебя увидела? Что бы твой отец сказал?
Ленчик подумал, что отец и мать Жореса ничего бы не сказали ему.
— Ничего, — прошипел Жорес. — Пусти меня.
— Увижу еще раз, что вы материтесь, отлуплю обоих.
Он пустил Жореса. Жорес отскочил от брата Ленчика, немного пригнулся, сердце Ленчика бухнуло вниз, он подумал, что Жорес ударит брата в живот. Но он опустился на скамейку и тёр шею.
— Мой отец выпустит тебе кишки, — сказал Жорес, все еще тяжело дыша.
Брат Ленчика надел тапок на левую ногу.
— Из меня уже два раза мне выпускали кишки, и все ничего. Бог троицу любит! — брат Ленчика громко заржал.
— Твой брат — ебаный козел. Че он к нам привязался, — сказал Жорес, когда брат Ленчика скрылся в подъезде. Жорес не сводил глаз с окон пятого этажа, где жил Ленчик.
Внутри Ленчика поднялась теплая волна радости. Его брат не испугался мощной армянской родни Жореса, где даже тетки и матери выглядели устрашающе. Жорес боялся его странного брата в домашних тапочках, и от этой внезапной радости к глазам Ленчика подступили слезы.
Дома брат Ленчика устроил ему головомойку.
— Водишься с чурками. Материшься средь бела дня, — он покивал как-будто расстроенно. — Это, Лёня, уродливо. Уродливо.
Он вздохнул и отобрал у Ленчика карманные деньги. Потом он еще три раза отбирал у Ленчика деньги.
— Обещай, что не будешь водиться с чурками и не будешь материться.
— Обещаю, — сказал Ленчик отрешенно, думая о том, что он мог купить на отобранные деньги и теперь не купит.
— Врешь же. Обещай, что хотя бы раз в неделю не будешь материться.
Ленчик пообещал.
— Что в этом плохого? Все так говорят.
— Я так говорю?
— Нет.
— Мать так говорит?
— Не говорит.
— Тетя Галя так говорит?
Ленчик прыснул. Брат пожал плечами.
— Это просто уродливо. Некоторые не замечают в этом уродства, но это все равно уродливо.
Ленчик знал, что брат не прав, но что-то в его словах странным образом взволновало его.
— Никто не смотрит наши видосы, — сказал Ленчик Коле и вздохнул.
Ленчик был вынужден признать, что их видосы были так себе. Все они были о том, как он или Коля ходят и прыгают по крышам гаражей. Они делали это, когда там не было ребят постарше. Самым популярным видео был фрагмент побега Ленчика, когда старшие ребята внезапно появились за кадром и погнали их с крыш — Ленчик чуть не провалился в щель между гаражами. Один из погнавших их пацанов расшарил их видео с комментарием «ржака», и оно набрало почти 400 просмотров. Самые непопулярные фотографии и видео Вартоса набирали не меньше 20 тысяч просмотров.
— Надо нам что-то придумать. Гаражи не катят.
Идея срубить бабла на видосах овладела Ленчиком и Колей, после того как Жорес показал Ленчику десятку самых прибыльных каналов на ютубе и инстаграме. Люди зарабатывали миллионы, просто рассказывая о своей жизни на камеру.
Коля и Ленчик тоже попробовали рассказать что-то о себе, но они только ходили в школу, а Коля еще в спортивную секцию и в музыкалку на флейту, им совершенно нечего было рассказывать о своей жизни. Большую часть времени Ленчик ничего не делал и мечтал о том, как снимет видос, который принесет ему миллионы долларов, наспех делал уроки и старался не попадаться на глаза парням, которые могли его отмудохать.
— Ну придумай, — сказал Коля.
— А чё сразу я? Может, ты сыграешь на флейте.
— Я уже сказал: никакой флейты. В жопу флейту.
Коля ненавидел музыкалку. Он пошел туда, чтобы научиться играть на саксофоне, ведь, как говорил он, все знают, что саксофон — самый классный инструмент, а саксофонисты — самые крутые ребята. Но, разумеется, никакой секции саксофона в музыкалке не было и его отправили учиться играть на флейте.
Что такое флейта, объяснил Коля Ленчику, тоже, оказывается, знают все: на ней играют в самом скучном мультике всех времен и народов «Петя и волк». Ленчик не знал этого мультика и никогда не считал саксофонистов крутыми ребятами, но не стал возражать Коле, чтобы тот не подумал, что он бревно.
О всех ребятах, кто не знал чего-то, что знал Коля, Коля говорил: «Он бревно». О девчонках Коля так не говорил, потому что кого вообще интересуют девчонки. Хотя у некоторых из них тоже есть каналы на ютубе и тысячи подписчиков. О Жоресе Коля сказал: «Жорес вообще уо».
— Что такое уо? — спросил Ленчик.
— Умственно отсталый, — ответил Коля.
— И че это значит?
— Значит у него одна извилина — и та от фуражки.
— От какой фуражки?
— Ну что тут непонятного? Он просто тупой. Иногда ты такие вопросы задаешь, как будто ты тоже уо, Лень.
— Я не уо никакое, — сказал Ленчик, но обида уже расползлась по его телу.
Когда Ленчик рассказал об этом брату, тот картинно сплюнул семечками себе в ладонь.
— Зачем ты водишься с этим евреем?
— Он не еврей, — сказал Ленчик, не зная, еврей Коля или нет.
— Какая у него фамилия?
— Карпов.
— Карпов как Карпович. И на рожу его посмотри. Еврей сто процентов.
— Он мой друг, — сказал Ленчик.
— Это щас он тебе друг, а вот как ты попадешь в беду, вот и узнаешь — какой он тебе друг. Он тебя продаст просто… как пописает.
Он насыпал себе в ладонь горсть семечек.
— Но он прав, конечно. Этот переросток Жорес точно умственно отсталый.
Про себя Ленчик подумал: может, Жорес и умственно отсталый, а отмудохать может будь здоров.
После слов брата Ленчик не мог отделаться от мысли, что Коля еврей и предаст его, хотя гнал ее прочь.
Сестра Коли училась в Германии, дома у них на стене висели тарелочки из разных стран и городов, где они побывали (даже в Греции!), а, когда они садились пить чай, мама Коли ставила перед ними сервизные чашки с блюдечками.
— Посмотрел, как евреи живут? — спросил его брат, когда он вернулся домой от Коли.
Ленчика оскорбил этот вопрос: он не в первый раз был у Коли дома.
— Посмотрел, — ответил он с вызовом.
— Понравилось? Хочешь тоже стать евреем и в Германию поехать?
Вопрос поразил Ленчика своей бессмысленностью: интересно, как он может стать евреем и поехать в Германию. Но назло брату он ответил.
— Да, хочу!
— Тогда отращивай пейсы, братюня, — эта штука так развеселила брата Ленчика, что он, смеясь, рассыпал семечки по полу.
— Фрицы посжигали у себя евреев в печах, теперь ввозят новых вместо сожженных — а те и рады. Принципиальные люди.
Ленчик ничего не знал о сожженных евреях (и не хотел знать) и ушел к себе в комнату. Доделав математику, он сел у окна. Какие-то мужики пили пиво на детской площадке: уже стемнело, мамаши с детьми ушли оттуда.
Что же им такого сделать, чтобы их видосы стали смотреть, Ленчик ломал голову, но не мог найти ответа. Если они будут делать то, что делают все: читать рэп или делать вид, что они крутые пацаны, их просто засмеют. У Ленчика не было никаких особых талантов, Коля играл на флейте, но об этом можно было сразу забыть. Но ведь для того, чтобы твои видосы смотрели, не нужно никаких талантов. Нужно просто быть. Ленчик не понимал, почему скучные видосы с толстым Вартосом пользуются такой популярностью. Популярность Вартоса прожигала сердце Ленчика насквозь.
Брат Ленчика на это сказал.
— Они дебилы, — о тех, кто смотрит такие видео.
Коля с ним согласился.
— Они просто идиоты, — сказал Коля.
Но Ленчик не знал, так ли это. Он знал, что брат и Коля правы, но что-то мешало ему принять их ответ безоговорочно. Если людям нравится какая-то хрень, то они автоматически становятся идиотами? Разве так?
Он спросил об этом маму как независимого эксперта.
— Не знаю, Ленечка, — ответила она. — Все время вы сидите в этих своих телефонах…
Он показал маме видео Вартоса.
— Он же армянин, Лень. Они все под себя подмяли. Вон… как ее, такая еще, молодая. Симонян — заправляет всем на телевидении, гребет под себя, дочь Галины Федорны рассказала. Тоже посмотрела на этом… на ютубе.
— Это инстаграм, мам, — сказал Ленчик, довольный, что в свои годы знает больше матери.
— Они, как евреи, помогают друг другу, везде у них блат, протекция, — продолжала рассуждать мама.
— А мы чего не помогаем друг другу?
— Потому что мы говно, Лень, — сказала мама внезапно обозленно и как будто огрызаясь. — Как папаша твой.
Отец Ленчика работал в бригаде строителей, как Ася и Тахир, и сильно пил. Год назад Ленчик поругался с матерью из-за того, что она из невнимательности постирала его любимого трансформера вместе с его вещами, он облез и поломался. Несмотря на слезы, угрозы и уговоры, мать отказалась покупать ему нового трансформера (а ведь она была виновата! И она поломала его), тогда Ленчик сказал, что пойдет жить к отцу. Ну и пожалуйста, согласилась мама, собрала его вещи в чемодан (Ленчик с ужасом наблюдал за этим из другой комнаты), велела ему одеться, и они поехали на квартиру к отцу. Отец снимал комнату вместе с рабочими из его бригады. На тот момент Ленчик не видел его два года, и последним воспоминанием об отце было его загорелое морщинистое лицо, неприятно пахнущее сигаретами, и то, что отец заставлял его подтягиваться на турнике. У Ленчика ничего не получалось, но отец все равно похвалил его за старание.
Отца не было дома, маме с Ленчиком пришлось ждать его на кухне. Малярша из Молдовы по имени Рита дала Ленчику конфет, они с матерью пили чай и обсуждали, как все дорого, а ведь скоро станет еще дороже.
Когда отец пришел и обнял Ленчика, тот почувствовал, как от отца пахнет спиртным. Ленчику показалось, что отец состарился лет на десять. Он выглядел очень грустным и больным. Мать сказала, что Ленчик немного поживет у него, и лицо отца вытянулось, как старые колготки.
— Мила, ты знаешь что, знаешь что…
Они ушли в другую комнату и начали орать друг на друга. Рита налила Ленчику чая.
— У папашки твоего запой. Вряд ли ты с нами долго пробудешь.
— Что такое «запой»?
— Скоро узнаешь.
Мать с красным лицом заглянула в кухню и сказала ему быстро.
— Ну я пошла. Папа за тобой присмотрит. Пока, — она вышла и сильно хлопнула входной дверью.
Ленчику уже не хотелось оставаться в незнакомой грязной квартире с Ритой и отцом, хотя ему понравились чай и конфеты, он готов был простить маме сломанного трансформера.
Отец заглянул в кухню, посмотрел на него, на Риту (его лицо было еще краснее, чем у матери, и перекошено), ничего не сказал и ушел вслед за матерью, хлопнув входной дверью с такой силой, что в коридоре что-то свалилось с тумбочки.
— На вот тебе книжку, почитай, — сказала Рита и ушла к себе.
Книжка называлась «Оцеола, вождь семинолов». Ленчик подумал, что это очень смешное название для книги, но он не любил читать и не стал открывать её, вместо этого начал смотреть новое видео Вартоса.
Под ночь — когда уже вернулся со смены Русик, муж Риты, и они втроем вместе с Ленчиком поужинали сосисками и рисом — пришел отец. Ленчик уже лег спать, но не спал — не мог заснуть в незнакомом месте. Он очнулся от полудремы, услышав из кухни шум и звон: отец бессвязно матерился и бил посуду. Он ходил по битому стеклу босиком и порезал ноги. Ленчик увидел на линолеуме кровь и белые осколки. От отца разило сивухой, как будто его отмачивали в спирте несколько дней. Когда Ленчик и Рита появились в дверях кухни, отец начал бросать в них битым стеклом. «Уведи его», — приказала мужу Рита. Русик схватил Ленчика за шкирку и запер в комнате. Ленчик не сопротивлялся. Он залез в кровать и накрылся одеялом. Он не увидел, как отец поскользнулся на осколке тарелки, упал и сильно порезал руку, как из вены потекла темно-красная кровь. Рита вызвала скорую, перевязала руку затихшего, теряющего кровь отца жгутом, через 40 минут приехала скорая, и отца увезли. Он потерял много крови, но выжил.
На следующий день за Ленчиком приехала мать. Больше этот эпизод они никогда не вспоминали.
Когда мать вспомнила об отце сейчас, Ленчику стало больно, это же отец как-никак. Все плохие воспоминания об отце выцвели и стерлись, и Ленчик представлял его в синей униформе врача скорой помощи, чья штанина немного испачкана благородной белой краской. У рабочих нет одной униформы, они всегда курят и чем-то перемазаны, а врачи в синем, регулярно приезжавшие к пенсионерке из соседнего подъезда, казались Ленчику очень представительными. Лицо отца было собранным и серьезным, а в карманах лежали Ритины конфеты.
— Не говори так об отце, — буркнул он, представив, как отец протягивает ему загорелую ладонь, полную конфет.
— Не затыкай мне рот, — сказала мама обиженно.
— Я не затыкаю.
Он ушел к себе, думая о том, почему армяне всесильны, а они, русские, так слабы.
На следующий день после школы Ленчик сказал Коле.
— Надо объявить им войну.
— Кому?
— Армянам.
— Ты совсем помешался на этом толстяке из инсты, Лень. Успокойся уже.
— Они все подмяли под себя.
— Это ты от брателлы своего набрался? Эх, Леня… Да тя за любой контент разжигающий забанят, а маму твою оштрафуют. Ну ты хоть думай своим калганом. А если твой дружок Жорес об этом узнает? Он же первым тебя отмуходает.
Ленчик застыл. Коля прав: если Жорес узнает, что он объявил войну армянам, то он же его первый и отмудохает.
— Подниматься надо на нормальном контенте, а не на разжигающем дерьме. — сказал Коля. — К тому же это рискованно. Если кто-нибудь обидится на тебя, Лень, брат Жореса, например, выбьет тебе коленные чашечки — и песенке конец, будешь инвалидом.
Здравый смысл был всегда на стороне Коли, Ленчик вздохнул, признавая это.
— Ладно, я пошел протирать штаны в музыкалку. Я те покажу кое-че после уроков. Завтра.
— Че?
— Прикольную вещь. Можем видос записать.
— А куда пойдем?
— На кладбище, — сказал Коля.
На следующий день Коля и Ленчик пошли на кладбище, отделявшее район, где они жили, от промзоны. Ленчику эта идея была не по душе, но он напомнил себе, что Коля, в отличие от его брата, тети Гали и даже мамы, был сторонником здравого смысла и не стал бы затевать какую-то хрень.
Ленчик не любил кладбища из-за мертвецов, с ними он не хотел иметь ничего общего — тем более находиться рядом. Хотя, если подумать, все, что они учат в школе, придумано мертвыми людьми. Они читают книги мертвых людей, доказывают теоремы мертвецов, изучают, какой мертвец какую войну выиграл, а какой проиграл. Все основы жизни из школы упирались в мертвецов, думал Ленчик, шагая вдоль розового кладбищенского забора, в то время как в инстаграме и ютубе пульсировала жизнь: мертвым ты не запишешь видос. «В жизни тебе пригодится одна школа, — говорил брат Ленчика, когда телепередачи про животных заканчивались, и он грустно сидел перед телевизором с выключенным звуком. — Закрой рот и сиди тихо. Эта школа жизни тебя не подведет». Но Ленчик знал, что брат говорит так, потому что у него нет ни работы, ни тачки, ни девушки и он лузерище, а сделала его таким армия — это сказала матери тетя Галя, а мама в ответ вздохнула и заплакала. Ленчик не знал, как помочь брату, не знали этого, по всей видимости, ни мама, ни тетя Галя, но что Ленчик точно знал: в армию он ни ногой.
Для того, чтобы не загреметь в армию, ему нужно поступить в институт, а чтобы поступить в институт, ему нужно худо-бедно закончить школу, а значит какой-то прок от мертвецов есть. Мертвецы помогут ему не стать лузерищем, как брат. Он еще очень молод, он поступит в институт, армия его не заграбастает, он будет снимать крутые видосы и заработает кучу бабла. Такой Ленчик видел свою жизнь в перспективе.
— Видел видос про шаурму? — спросил Ленчик.
— Ты ж мне его прислал, — ответил Коля.
— Три тыщи подписчиков у него, — сказал Ленчик.
— Знаю, — сказал Коля и вздохнул.
Видос с шаурмой лишил Ленчика душевных сил и привел в состояние крайней апатии. Вспомнив о нем, Ленчик даже перестал смотреть по сторонам и шел за Колей, глядя на асфальт под ногами. Случайно Ленчик нашел на ютубе канал одного фрика, судя по всему, студента или даже взрослого, который снимал всякий анпакэджинг, но только не нормальных вещей, айфонов или видеокарт, а разной хрени — крема для обуви, пельменей, шаурмы.
На видео фрик полчаса ел шаурму на скамейке напротив панельного дома, который был точь-в-точь как дом Ленчика, но в другом районе. Ленчик посмотрел этот видос на перемотке. У видоса было шесть тысяч просмотров за несколько лет. В комментариях люди издевались и гыкали над манерой автора говорить (он шепелявил) и есть. Сначала Ленчик даже не хотел показывать видео Коле, думая, что тот в очередной раз отругает его за то, что он отыскивает самую дурацкую хрень и назовет фрика уо, но Коля даже лайкнул это видео. «Да, и такое тоже смотрят», — сказал Коля. Ленчик мог признать и понять, почему люди смотрят и лайкают приторного, как батончик «Рот-Фронт», Вартоса, но фрика с челочкой, жрущего на камеру шаурму и собирающего на этом тысячи просмотров, сознание Ленчика отвергало.
— Это, значит, любая хрень, над которой кто-то поржал, а потом еще кто-то поржал, а потом еще, собирает просмотры…
— Значит, так.
— А наши видосы не собирают.
— Значит, не ржачные наши видосы, Лень.
Это было совершенно невыносимо. Любая бессмыслица имеет право на существование и отбирает у них просмотры и известность.
Когда же все эти твари передохнут, подумал Ленчик с надеждой, если это, наконец, случится, придет и их час.
— Как тебе? — спросил Коля.
Ленчик понял голову и посмотрел, куда показывал Леня. На мгновение он лишился дара речи. Он смотрел на черный монумент перед собой.
— Я знал, что тебе понравится, — сказал Коля. — Думаешь, этот хряк тут один? Да их целая аллея.
Они стояли перед стелой три метра вышиной. На ней был выбит плотный лысый мужчина в брюках и рубашке с коротким рукавом. Цолок — назывался монумент.
— Что такое цолок?
— Не знаю. Фамилия, наверное, его, — на лицо Коли упал солнечный луч, он сощурился.
— А имя?
— Или имя.
— Или кликуха. Ага. Может, это цемент по-армянски? — Ленчик подумал, какие слова на «ц» он еще знает. Цапля, царь.
— Это, может быть, что угодно по-армянски, блядь.
— Сегодня не материмся, — неожиданно для самого себя сказал Ленчик.
— Почему это?
Коля скуксился. Ленчик тоже скривился: он же обещал брату, но теперь это обещание выглядело как детский сад. Конечно, Коля догадался, откуда растут ноги у этого запрета.
— И чё теперь, все делать, как велит твой брателло?
— Мы же на кладбище, — сказал Ленчик.
Коля пожал плечами.
— Здесь уже все умерли. Им все равно. — Солнце стояло прямо над макушкой Коли и било ему в глаза. Он приложил ко лбу руку, как будто отдавал мертвецу честь. — Не слушай его, Лень. Он же лузер.
«А кого? Кого слушать?» — хотел спросить Ленчик. Кого? Брат — лузер, отец — лучше о нем не думать, мать ничего не знает об инстаграме, а ты, Коля, предашь меня, как только подвернется возможность. В этом почему-то у Ленчика не было сомнений, и эта мысль, как ручная дрель, сверлила его голову изнутри. Ты же мой друг, Коля, ты же друг мой… Горькая обида, что Коля смеет уничижительно говорить о брате, схватила Ленчика за горло. Почему он это терпит? Почему Вартос знает, как надо жить, а он, Ленчик, нет, почему даже мертвый Цолок выглядит счастливее и довольнее его? Почему все все время через жопу, почему у них только 14 подписчиков? Почему никто не хочет смотреть их видосы? Почему он никому не интересен? Почему никто не хочет знать, что он делает и о чем думает? Почему, почему, почему?
Ленчик смотрел на белые глаза Рубена Акопяна, похороненного рядом с Цолоком. Ты уже мертв, Рубен, а я жив, думал Ленчик, почему же у тебя такая самодовольная рожа? Кто ты, Рубен? Они заняли все, выдавили их, Ленчиков и Коль, отовсюду, и даже здесь, на кладбище заставили все своими мерзкими черными глыбами.
— Похож на Алийчика, — сказал Коля.
— Точно, блять, — сказал Ленчик, нарушая обещание не материться. — Вылитый Алий. От детей и родных.
— Алий-клон, блять, уже детей настрогал.
— Лучше бы он тут лежал, блять.
Коля и Ленчик переглянулись. Их рты сжались, как будто каждый проглотил дольку тухлого лимона с бело-зеленой корочкой из плесени.
Алий Алдатов был самым отчаянным парнем в их школе, один раз он уже оставался на второй год, его боялись учителя, одноклассники и, по слухам, даже его собственные родители. Жорес боялся заходить в туалет, если у класса Алия был урок на том же этаже, что и у них. «Лучше обоссаться в классе, чем встретить Алия в плохом настроении, — учил Ленчика Жорес. — Потом сделаешь вид, что ссышь ради прикола. С Алием такое не прокатит».
Лицо Ленчика морщилось все сильнее и сильнее, пока он наконец и сделал шаг к памятнику и не плюнул в него. Плевок был не очень сильный и угодил в гранитную клумбу.
— Блин, Лень, ты чё творишь?
— Я плюю на его могилу, блять.
— Ты чё, сдурел? Это же могила. А если кто-то увидит.
— Эти бандиты подмяли все под себя и еще лыбятся со своих могил. Задрало.
— Ты чё, дерзкий? — Коля хихикнул.
— Хуерзский. Это бандитское кладбище. Чё, ты не знаешь? Здесь одни бандиты лежат. Его даже взрывали в 90-е.
— Да, я знаю. Я слышал, — сказал Коля очень быстро. Он оглядывался по сторонам.
— Да не ссы ты, — сказал Ленчик. — Нет здесь никого.
— Ваще я не это тебе хотел показать, — сказал Коля. — Хотя эти клоны Алия прикольные тоже.
— А чё?
— Ну щас дойдем, увидишь.
— Уже мы на месте, — сказал Ленчик. — Давай снимать.
— Ты серьезно?
— Бандиты! Я плевал на вас! — и Ленчик плюнул еще раз на могилу Рубена Акопяна, и снова его плевок попал на черную гранитную вазу, стоявшую справа от памятника.
— Ты даже плюнуть нормально не можешь, Лень, — сказал Коля.
Он шмыгнул носом, а потом плюнул — его плевок угодил на ногу Рубена. В этот момент Ленчик почувствовал жжение и горечь — это было странное новое чувство, как будто он обжегся крапивой, но не руку или ногу, а все его внутренности обожжены и пульсируют внутри него.
Он уже испытывал такое однажды. Коля вспомнил толстую руку с маленьким золотым колечком на среднем пальце, макающую сушку в чай. Это была рука Колиной сестры. Она приехала домой на каникулы и пила с ними чай на кухне.
Сестра Коли не сюсюкала с ними и не делала вид, как некоторые взрослые, что ими интересуется. Когда они пили чай, она даже не спросила, как у них дела в школе.
Был вторник и слышно, как хрустят сушки, а чай булькает у них во рту. Чтобы не сидеть молча, когда Коля вышел в туалет, Ленчик показал Колиной сестре видео Вартоса, где тот ел мороженое и перемазался, как хрюша, с ног до головы. Ленчику доставляло удовольствие, когда люди соглашались с ним, что видео Вартоса — бред, а он сам — жиртрест.
Аня — так звали Колину сестру — макала бетонную сушку в чай. Она ничего не сказала о видео и только угол ее рта дернулся на лице, как будто кто-то ущипнул ее за бок.
— Он жирный, — сказал Ленчик.
— Я тоже жирная, — сказала Колина сестра и смутила Ленчика — обычно люди соглашались с ним, или никак не реагировали, потому что им было все равно.
Колина сестра действительно была жирной, но в принципе довольно симпатичной, у нее были красивые длинные волосы. Ленчик не знал, что ей ответить, погладил телефон и убрал его в карман. Это смело, подумал он, что она может сказать правду вслух.
Уголок рта Колиной сестры снова дернулся. Может, у нее тик, подумал Ленчик.
— Хотя бы вы не мутузите друг друга, — сказала она, когда Коля, вытирая руки о штаны, вернулся в кухню.
— Вытри руки нормально! — приказала сестра Коле, и он, скуксившись, потянулся за полотенцем.
— Плохо, конечно, что вы тратите время на всякое дерьмо, — сказала она, надкусив размоченную сушку и говоря с набитым ртом. — Но по крайней мере вы не упиваетесь ненавистью, как взрослые мужики. Это капец. Они так ненавидят собственную никчемность. Чтобы не замечать ее, они унижают всех, до кого могут дотянуться. Вроде вы другие. Хотя бы с виду.
— Она ваще нормальная, твоя сестра? — спросил Ленчик, когда они пошли на улицу.
— Не знаю, я с ней общаюсь, что ли.
— Она в Германии живет?
— Да.
— А че она там делает?
— Учится.
— Она умная типа, что ли?
— Типа да.
— Ваще она не выглядит довольной.
— Неа.
— Будешь морожу?
— Давай.
Они купили в киоске две лакомки и съели их на детской площадке.
Ленчик больше не думал о Колиной сестре, но ее длинные волосы и лицо с дергающимся ртом встали перед его глазами. Что она имела в виду? Он просто показал ей видос с Вартосом. Но она была первой и единственной, кто произнес это вслух — ненависть. Разве он ненавидит Вартоса? Ленчик не задумывался о природе своей одержимости толстым мальчиком из Тольятти. Ненавидел ли он его? Начала ли его зависть чернеть и сжиматься по краям, как горящий тетрадный лист? Ленчик не знал, как расшифровать то, что билось и стучало внутри него. Может быть, это не требовало расшифровки. Ведь ему просто хотелось, чтобы их видосы тоже смотрели.
Ленчик и Коля пошли по линии с черными памятниками, массивными, как черный бумер из песни, — с краю были похоронены исключительно мужчины, как Алийчик, источавшие опасность даже в виде портретов на черных монументах.
Ленчик и Коля останавливались у каждого дерзкого портрета с армянской, грузинской или похожей на чеченскую фамилией («Известный террорист Ушат Помоев», — сказал Коля и притворно засмеялся), плевали на могилу и говорили по очереди на видео: «Бандиты, я плевал на вас!»
Через восемь могил им, наконец, попалась первая с русским именем. Ленчик уставился на могилу Ромы Деева. Рома Деев был одет в водолазку, отутюженные брюки и блестящие ботиночки с узкими носами. Он был очень худой, кожа обтягивала его лицо с большими нежными глазами, как потерявшийся брат-близнец, он был похож на брата Ленчика.
— Этот вроде наш, — сказал Ленчик.
— Он тоже бандит, Лень, — сказал Коля.
— На брата похож.
— Ну и чё?
— Да так.
— Ладно, стопе. Пойдем смотреть чё я хотел те показать.
— Мы не цолока пришли смотреть?
— Нет, канешн. Я же не повернут на Вартосе, как ты, Лень.
— Ни на ком я не повернут, — сказал Ленчик обиженно.
Они свернули на узкую растрескавшуюся асфальтированную дорожку, влажную, как будто по ней прошел дождь. Она тянулась вдоль старых надгробий из серого камня и гранитных плит с маленькими белыми овалами, в которых были помещены маленькие лица умерших людей. Между могил росли березы и осины, изгороди проржавели, местами они были покарежены, местами — вырваны с корнем. Это была старая часть кладбища, где-то заборчиков не было совсем — только крапива и трава.
«Гаврюхины», — прочтал Ленчик, зацепившись глазом за один из памятников. У них в классе учился Виталик Гаврюхин. Он был ничего, но иногда задирал их с остальными парнями. Он жил в доме недалеко от домов Ленчика и Коли, и иногда Ленчик видел, как Гаврюхин слоняется с телефоном между детскими площадками. Один раз он проходил мимо, когда они с Жоресом лузгали, как обычно, семки на детской площадке. Ленчик так пристально следил за Гаврюхиным взглядом, что Жорес заметил это и спросил: «Знаешь его?» «Неа», — сказал Ленчик. «Че пялишься тогда?» «Похож на знакомого», — соврал Ленчик. Его удивило, что Жорес не узнал Гаврюхина, но потом вспомнил, что Жорес признавался, что не запоминает лица и ему влетает от отца, когда он на семейных сборищах путает родственников. Памятники были маленькие, тонкие и покосившиеся, они были очень старыми, люди под ними умерли в 60-х, в 70-х, а кто-то даже в 50-х годах. На них были имена, умершие вместе с людьми, когда-то их носившими: Гавриил, Марфа, Аксинья. Фамилии были русские, украинские, еврейские. Контраст между ними и памятниками бандитов был таким очевидным и острым, что обида и злость разлились внутри Ленчика с новой силой.
Со старого кладбища Ленчик и Коля вышли на широкую асфальтированную дорогу, уходившую вверх и упиравшуюся в узкую полоску берез и бетонный забор, означавший конец кладбища и начало промзоны. По сторонам дороги возвышались памятники-телевизоры с лицами, похожими на братьев и отцов, сестер и матерей бандитов с центральной аллеи.
Они остановились около ограды из огромных гранитных черных шаров — от их количества немного двоилось в глазах. На памятнике «от детей» были изображены Роза и Самвел Заваряны, бабушка и дедушка, с хладнокровным спокойствием смотревшие на нашествие черных шаров на их могилу.
— Наверное родственнички жиртреса из инсты, — сказал Коля.
— Эти какие-то старенькие очень. Не будем на них плевать, — сказал Ленчик, размышляя мог ли этот лысый печальный дедушка быть дедом Вартоса. Плевать в клона Алия было дерзостью, но плевать в деда Вартоса было бы низостью. Плевать в старика — низость, даже если это нарисованный дедушка Вартоса, подумал Ленчик и согласился с собой.
— Бабуля и дедуля бандитов с центральной аллеи, — сказал Коля, но, соглашаясь с Ленчиком, прошел мимо, не задерживаясь около могилы Заварянов.
Когда они дошли до места, от изумления Ленчик, сам того не осознавая, разинул рот.
— Челюсть подвяжи, хаха, — сказал Коля.
— Это вещь, — сказал Леня, все еще с неподвязанной челюстью.
— Мега.
— Самый красивый памятник на свете.
— Это он.
Памятник, о котором говорили Ленчик и Коля, был высокой мраморной колонной розового цвета — выше среднего человеческого роста, на которой сидел бронзовый зверек.
— Бобер, — прошептал Ленчик.
— Это выдра, — сказал Коля уверенно.
Это был бронзовый взъерошенный зверек с мордочкой любопытного грызуна.
— Это бобер… — продолжал настаивать Ленчик.
— У бобров хвост лопатой, это выдра.
Ленчик покачал головой: он не стал ввязываться в спор, но остался при своем мнении. К тому же, он знал, что Колю невозможно переубедить, если ему втемяшилось, что это выдра — он будет до бесконечности утверждать, что это выдра, а не бобер. С их места было даже не очень хорошо видно, какой у зверька хвост — бобриный или как у выдры.
Внезапно Коля прыснул и чуть не подпрыгнул на месте от возбуждения.
— Это же ондатра!
— Кто?
— Ондатра! Посмотри на ее зубы!
— Как у бобра, — сказал Ленчик. Он не знал даже, кто такая выдра, но не решился спрашивать. Кто такая ондатра, он не знал тем более. Бобров он видел только в рекламе зубной пасты и в телевизионных фильмах о животных, которые смотрел его брат.
— Ничего ты не понимаешь! У бобра совсем другие зубы. Это ондатра!
Памятник зверьку был частью мемориальной скульптурной композиции — мраморной лестницы, которую венчала беседка — с колоннами и крышей, где на черном мраморном троне сидел бронзовый человек. На круглом постаменте его трона были выложены два массивных бронзовых слова — Михаил Сулейманов.
Мальчики перелезли через ограждение и поднялись по лестнице, чтобы посмотреть на Сулейманова поближе.
— Зачем ему выдра? — спросил Ленчик, а про себя подумал — «бобер».
— Ондатра! — поправил Коля, а потом пожал плечами. — Не знаю, это такой треш. Наверное, его талисман. Или они похоронены тут вместе — Сулейманов и ондатра.
Эта мысль так развеселила их, что они громко засмеялись.
Михаил Сулейманов был бронзовым мужчиной с круглой головой и большими руками, унизанными бронзовыми перстнями.
— Ну что, поехали дальше? — Коля достал из кармана телефон. — Потом надо будет еще это нарезать, чтобы не слишком долго.
— Бандит Сулейман, я плевал на тебя! И на твоего бронзового хорька!
Ленчик плюнул в сторону выдры-бобра-ондатры, хотя ему совсем не хотелось плевать в зверька, а потом второй раз — на бронзовый пиджак Сулейманова.
— Давай еще раз, — сказал Коля. — Опять ты плюнул куда-то не туда.
— Пацанята. Шакалята. Что это вы тут, блять, устроили? — крикнул мужской голос снизу из-за памятника Сулейманову. Ленчик глянул вниз и увидел мужчину в сером костюме и солнцезащитных очках.
— Валим, — шепнул Ленчик Коле.
Они обернулись, чтобы быстренько сбежать по лестнице, но к ним наверх уже поднимался широкоплечий мужчина с покрытым черной щетиной лицом.
Коля мелко трусил за мужчиной в сером пиджаке. За ним шел второй — в черном и водолазке. Первый почти волочил Ленчика по земле, тот едва успевал переставлять ноги. Второй мужчина был похож на армянина (тонкий ежик черных волос на голове, черная щетина, черные глаза, массивные щеки и поджатые губы), а первый — на русского (бледный плевок светлых волос на голове, худое лицо, как у мертвеца, с продольными морщинами на щеках, золотые кольца и черные очки).
— Ай, ай-яй, дядя, не трогайте меня! — попросил Ленчик, тут же мужчина разжал ладонь, и Ленчик шмякнулся на землю.
— Щас посмотрим, что вы тут наснимали, пацанта.
— А мы ничего… а мы просто так… — сказал Ленчик, глядя на Колю.
Коля затих и старался не смотреть ни на одного из мужчин. Они стояли в новой части кладбища, где до бетонного забора тянулась проплешина свободной земли. Здесь не было ни души и одна свежая вырытая могила с образовавшимся рядом холмом ржавой земли.
— Щас мы поглядим, что вы тут наснимали, шакалята… — закряхтел мужчина, и только тогда Ленчик понял, что тот смеется.
Второй мужчина, похожий на армянина, потер руки — они были унизаны кольцами, как и у первого, — и сказал что-то на языке, не похожем на русский. Первый мужчина сильно закашлял.
— Да нет, нет. Куда им… — сказал он. — Сейчас мы поглядим… Включай свой телик.
— Телефон?
— Я так и сказал. Включай, что ты тут наснимал. Знаешь, что на кладбище нельзя снимать.
Ленчик вскинул глаза и посмотрел на Колю. По тому, как Коля косился на землю, Ленчик понял, что мужик берет их на слабо — Коля никогда бы не вовлек их во что-то запрещенное, он был слишком умен для этого.
— Это открытая территория, — сказал Ленчик.
— Че-его?
Второй мужчина недовольно фыркнул и скороговоркой сказал что-то очень быстрое и неразборчивое.
— Нет, нет, — первый мужчина повернулся к нему. — Ну какое… Щас мы… щас… Включай мобилу свою, дебиленок.
— Это Колина, — сказал Лёнчик.
— Колян?
Не глядя, Коля провел пальцем по экрану. Мужчина в очках потыкал в телефон, пока из него не раздалось.
— Что такое тактильность? — спросил приятный женский голос.
— Текстильность? — переспросил мужчина в очках.
— Это не мое. Это мне сестра прислала, — сказал Коля очень быстро и покрылся розовой краской.
— Текстильность, важная промышленность, — согласился мужчина в очках.
Он нажал на следующее видео, и тонкий голос Ленчика сказал.
— Бандиты, я плевал на вас!
Мужчина в очках расхохотался, разинув рот так, что мальчики увидели серебряные коронки с черными трещинами у него во рту.
— Малой, ты хоть знаешь, кто это? Кто такие бандиты, знаешь?
«Это вы», — подумал Ленчик, но, почувствовав, как глаза бандита за черными стеклами, остановились на нем, пролепетал.
— Я маленький, дядя… — Ленчик чуть не сказал «бандит», но вовремя осекся. — Дядя, я не могу отвечать на ваш вопрос.
— Не можешь отвечать, не можешь, значит… — мужчина в очках схватил Ленчка за воротник куртки и поднял в воздух, как будто тот был котенком.
— Пустите его, дяденька! Мы не хотели, мы для видоса только, не со зла… — затарахтел Коля, зажал уши руками и немного сгорбился.
Второй мужчина закашлял (или засмеялся). Он взял протянутый ему телефон и ткнул им в Колю. Коля убрал руку от уха и еще раз покорно провел пальцем по экрану.
Второй мужчина навел камеру телефона на Колю и сказал.
— Скажи: «я хуй сосал», — и он ткнул Колю указательным пальцем Колю в висок.
Мужчина в очках закашлял (или засмеялся). Ленчик все еще висел у него на руке.
— Я маленький, дядя, — сказал Коля, с трудом шевеля губами. — Отпустите нас.
— Ты плюнул на могилу Сулейманова, пацан, — сказал мужчина в очках. — Ты думаешь, можно плюнуть на могилу Сулейманова и показывать об этом видосы своим дружкам? Да ты, пацан, — он набрал в легкие побольше воздуха. — да ты О-Х-У-Е-Л!!
С этими словами мужчина пронес Ленчика по воздуху несколько метров и кинул его в раскопанную свежую могилу.
— Что же вы делаете, дяденька? Не надо, не надо… Мы во всем раскаиваемся, дяденька. Это же… это шутка. Не всерьез…
Коля наклонился над краем могилы и увидел на ее дне Ленчика. У того были закрыты глаза, Ленчик не кричал. Коля зажал уши руками еще сильнее.
Второй мужчина вынул из багажника припаркованной рядом машины — мерина, покрытого тяжелым слоем засохшей грязи, — лопату со скошенным полотном и заостренными краями. Не дойдя пары метров до могилы, он кинул ее мужчине в очках. Тот поймал ее с такой изящной ловкостью, словно всю жизнь ловил лопаты у могилы.
Не побоявшись запачкать остроносые блестящие туфли, мужчина в очках ступил в ржавую землю и, вооружившись лопатой, начал энергично закидывать могилу землей. Полы его брюк покрылись мелкой красной грязью. Второй мужчина подошел к краю и направил камеру телефона вниз.
«Надо бежать, надо бежать», — пульсировал лоб Коли. Мужчины отвернулись и не смотрели на него. Он обернулся и увидел темную дорожку, уходящую вверх к темным березам и старому кладбищу покосившихся могил.
«Надо бежать», — пробормотал Коля и побежал по дорожке вверх. Он почти добежал до гряды берез, когда его слух разрезал отчаянный тонкий крик. Кричал Ленчик.
Коля обернулся. Мужчины закашляли, Ленчик больше не кричал. Они посмотрели в сторону Коли, как будто не сомневались, что он удерет к березам, пока они закапывают его дружка.
Второй мужчина со сдержанной улыбкой бросил Колин телефон в могилу. Они пошли к машине. Коля побежал вперед, но вдруг что-то, как резкий порыв ветра, врезался в него с такой силой, что у Коли заболела голова. Он остановился, посмотрел на убегающую между могил дорожку, когда звук отъезжающей машины долетел до его слуха. Коля развернулся и изо всех сил побежал обратно — к могиле.
Коля и Ленчик вышли за ворота кладбища. Куртка Ленчика была ржавой от земли и насквозь мокрой. Коля был тоже перемазан землей, но не равномерно, как Ленчик, а по грудь. Руки Коли были красные, как кирпич.
Ленчик прислонился к забору. В некоторых местах его лицо еще было покрыто желтой коркой.
— У тебя земля на щеке, — сказал Коля.
— Тварь, — Ленчик ударил Колю по руке. — Ты не жрал землю. Тварь. Ты не жрал эту землю. Тварь.
— Ты чего, Лень? — Коля выставил вперед руки. Ленчик поскользнулся, но не упал — на каждом ботинке у них обоих было по тающему земляному брикету. — Я-то при чем? Я тебя, что ли, заставлял землю жрать?
Ленчик плюнул себе под ноги и прихрамывая пошёл вдоль бетонного забора.
— Ты не жрал эту чертову землю, тварь.
— Ты ж даже не жрал землю. Они просто закопали тебя…
— Она набивается в рот, дубина. Хочешь не хочешь, а сожрешь.
— Уже двести двадцать просмотров у этого видоса, Лень.
Ленчик остановился на ходу, как будто его тело сразила невидимая стрела, сел на тротуар и заплакал.
Коля встал напротив Ленчика, ссутулившись, руки — он не выпускал телефон ни на секунду — безвольно повисли вдоль тела, он то и дело прикусывал губу верхними зубами, как грызун, и щурился, не зная, что делать.
Ленчик отряхнул ком земли с рукава. Он перестал плакать и рукой вытер лицо от слез. И лицо, и рука у него были желтые от грязи.
— Новые подписчики есть?
— Двадцать человек. Уже двадцать два.
Ленчик встал с тротуара и тоже закусил губу, чтобы снова не заплакать.
— Запишем завтра обзор на шаурму, — сказал он, и они с Колей пошли вдоль бледно-розового забора психушки к себе домой.